Global Look Press

"Можно сколько угодно ругать Евтушенко, его местами пошлость ("постель была расстелена") и местами многословие ("Братская ГЭС"), его нарциссизм и петушиные наряды", - пишет журналист и профессор ВШЭ Сергей Медведев в Facebook в связи со смертью поэта.

"Можно ругать шестидесятников, их половинчатость и их неспетую песню, можно ругать советскую "прогрессивную" культуру с ее двуличием, между любовью к отеческим гробам и страстью к западным командировкам, партийностью и протестом, письмами Брежневу и кухонной фрондой (под экспортную "Столичную" из "Березки") - но у Евтушенко нельзя отнять этого стихотворения, которым, как и "Бабьим яром", он навечно вошел в историю русской поэзии, поддержав ее некрасовский (и если угодно - мандельштамовский) гражданский накал.

Пусть переделкинская земля ему будет пухом - она там сосновая, мягкая.

ТАНКИ ИДУТ ПО ПРАГЕ

Танки идут по Праге

в затканой крови рассвета.

Танки идут по правде,

которая не газета.

Танки идут по соблазнам

жить не во власти штампов.

Танки идут по солдатам,

сидящим внутри этих танков.

Боже мой, как это гнусно!

Боже - какое паденье!

Танки по Яну Гусу.

Пушкину и Петефи.

Страх - это хамства основа.

Охотнорядские хари,

вы - это помесь Ноздрева

и человека в футляре.

Совесть и честь вы попрали.

Чудищем едет брюхастым

в танках-футлярах по Праге

страх, бронированный хамством.

Что разбираться в мотивах

моторизованной плетки?

Чуешь, наивный Манилов,

хватку Ноздрева на глотке?

Танки идут по склепам,

по тем, что еще не родились.

Четки чиновничьих скрепок

в гусеницы превратились.

Разве я враг России?

Разве я не счастливым

в танки другие, родные,

тыкался носом сопливым?

Чем же мне жить, как прежде,

если, как будто рубанки,

танки идут по надежде,

что это - родные танки?

Прежде, чем я подохну,

как - мне не важно - прозван,

я обращаюсь к потомку

только с единственной просьбой.

Пусть надо мной - без рыданий -

просто напишут, по правде:

"Русский писатель. Раздавлен

русскими танками в Праге.

23 августа 1968 г."