"Сколько раз я была на всех этих дискуссиях, круглых столах про советского человека. Его культурный код, ценности, вот это все. Сегодня за пять минут все поняла", - пишет журналистка на своей странице в Facebook.
"Приехала в интернат для взрослых. Психоневрологический, как они это называют. Поднялась на второй этаж. А там этот запах. На ужин рыба с картошкой. И вот если у вас начинается паническая атака от этого запаха - вот ваш культурный советский код.
Разодрала воротник, уйти я не могла, поднялась еще этажом выше. Там пластиковая дверь на засове. В ней продолговатое окошко. И оттуда, как животные из загона, на меня смотрят живые люди. С десяток мужиков в одинаковой одежде. Я даже кивнуть не смогла.
Господи, это же я двумя часами раньше рассказывала студентам про концепт достоинства, про права человека, про столпы социальной журналистики, про разговор на равных, про то, что любой человек - это всегда человек. И сама от страха, от этой рыбы стала искать глазами кого-нибудь в халате, какого-нибудь надсмотрщика, кого-нибудь, кто бы меня защитил.
Навещала мальчика. Хорошего, домашнего мальчика - учился на политологии в МГУ, чинит компьютеры, переписываемся иногда по-английски. Его только перевели. Совсем не узнала. Черный. Медленный. Голос дрожит, как в этих страшных фильмах про гестапо. Не смог сам открыть печенье даже.
И оттуда из раковины, из-под этой ваты говорит мне - Вера, лучше бы меня в тюрьму посадили. Я бы уже вышел. Говорит - я думаю, что чем-то я прогневал бога. Чем же он прогневал? Тем, что у него умерла мама? А остальные родственники вот так его быстро упихали.
Курить водят два раза в день. Строем. Телефон отобрали. Ужин в шесть. В шесть часов у взрослого мужика ужин. И потом все. Это такое наказание? Это такая тюрьма? Это что?
На выходе встретила замдиректора, мы знакомы. Говорю - отдайте телефон парню. Он же только приехал, не знает никого, ему страшно. Всегда же можно попросить позвонить у старшей медсестры, говорит. От свободы, Вера, говорит, такие страшные вещи бывают. Дедовщина, например.
Привезла печенья. Купила кофе в автомате. Сходили покурить. Мне, говорит, так неудобно тебе это говорить, но я здесь совсем не могу в туалет ходить: здесь открытые кабинки, я стесняюсь.
Я не боюсь людей с ментальными нарушениями, с инвалидностью. Я боюсь фашизма, боюсь, когда людей держат, как коров. Боюсь вашей жареной рыбы. Ни конца этому говну, ни края".
